Литературные экспедиции Морского министерства
В 1855-1857 годах при поддержке Морского министерства Российской империи состоялся ряд экспедиций с единым замыслом – описать жизненные уклады населения побережий русских морей и великих рек. Замысел исходил великого князя Константина Николаевича, который хотел увидеть описательные очерки в Морском сборнике – ведомственном журнале, на страницах которого после ослабления цензуры развивалась живая дискуссия на совершенно различные (не только морские) темы. Задача имела и практическое значение: после неудач России на море в Крымской войне на службу решили набирать рекрутов из приморских и речных жителей, занимающихся торговлей и рыбными промыслами, а потому с детства знакомых с судоходством.
Константин Николаевич поручил ведомственным чиновникам отобрать литераторов, которые по своему ремеслу должны были более красноречиво и доступно описать результаты экспедиции. И скоро в разные уголки России отправились поэты и прозаики. Например, А.Н. Островский – на верхнее течение Волги, A. Ф. Писемский - на Каспий, и ещё более 10 писателей охватили густонаселенные реки Урал, Дон, Днепр, Днестр, Буг. Только С. В. Максимов, самый молодой и ещё малоизвестный автор, отправился на Север в Архангельскую губернию.
Несмотря на широкий коллектив, в свои экспедиции все исследователи отправились в одиночку, и каждый ровно на год. Путешественники не только описали жизненные, хозяйственные уклады, но также зафиксировали песни, легенды, особенности свадебных обрядов и т.д. Этнографические очерки оживили Морской сборник, а также ряд частных журналов вроде «Библиотеки для чтения». Живые образы русских крестьян стали прототипами героев «Грозы» Островского и «Тысячи душ» Писемского. Но самым крупным этнографическим трудом всё же стал «Год на Севере» С. В. Максимова. Максимов объехал все поморские берега и крупнейшие реки: Северную Двину, Пинегу, Мезень, Печору. Он популяризировал тему Русского Севера, дал обширное описание территорий и населения, которое стало базой для последующих более узких исследований. Молодой автор особенно интересовался песнями и свадьбами - фольклористы работают с его текстами и сегодня.
Максимов использовал социо-антропологические методы, совмещал интервью и наблюдения в поездках с ямщиками и в плаваниях на карбасах, в результате чего происходило обсуждаемое и комментируемое гидом наблюдение. Спутники растолковывали исследователю детали культурного ландшафта, а также знакомили с первыми информантами в новых сёлах и посадах. Особо красочные описания получались в результате включенного наблюдения – он, например, участвовал в общинном (на десяти карбасах) промысле белух.
Интересно отмечать недостатки методологии, о которых он в будущем писал и сам. Все участники экспедиции получили рекомендательные письма от Морского министерства, и такие бумаги стали одним из главных ограничений. Иногда местные элиты вопреки петербургской грамоте препятствовали полевой работе, затаивая собственные грехи. Информантов из крестьян, наоборот, даже сам приезд начальника вводил в оцепенение, а ещё больше люди закрывались, когда до них доходили слухи о влиятельной рекомендации. В статье «Литературная экспедиция» Максимов делится красочной ситуацией из опыта А. А. Потехина, отправившегося на нижнее течение Волги (на основе писем самого Потехина):
«На обывательских лошадях в тарантасе и с колокольчиком приезжаю я в одно казенное селение, где, как я после узнал, ожидали вновь определенного окружного начальника. Первого попавшегося мужика начинаю расспрашивать об их житье-бытье, о том, какие у них промыслы, занятия, выгоды. Вдруг мужик мой упал передо мною на колени:
"Ваше высокоблагородие, ваше превосходительство, помилосердуйте: ничего не имеем, совсем с голоду помираем. Хлеб не родится, земля негодная; в Волге рыба по нынешним годам не ловится, даже и вод наших никто не снимает промыслов никаких нет»,-- совсем погибаем.
Насилу я успел поднять мужика, насилу успел ему растолковать и уверить его, что я ничего для них не могу сделать, что и не начальник их и даже не чиновник, а просто купец и приехал затем, чтобы расспросить их об ихних водах, которые я хочу снять на себя, если в них ловится хоть какая-нибудь рыба.
- Да за кого же, братец, ты меня принял?
- А я то смекал, что ты новый-то наш кружный.
- Так разве ты не видишь, что я с бородой и платье на мне русское?
- Так вот ты поди тут,- отвечал ободрившийся мужик,- перепужался-то: вижу, что ты в карете приехал, да с колокольцом, а того и не досмотрел, что выходишь за человек... Эх, ты, Боже мой!... Вот ты поди тут!...
Расхохотался мой мужичок над своею простотой.
- Ну, а если бы и в самделе окружной приехал,- зачем же тебе на колени падать перед ним?
- Эх, ты, ваше степенство, простая твоя душа: разе не знаешь, как начальству своему потрафить. Я на колени-те пал,- там ему, значит, уважение. А то скажет: ты что, скажет, мужик-дурак, такая-сякая борода твоя... грубиянство оказывашь, почтения не делаешь?!...
- Так разве окружной потребовал бы этого от тебя, что бы ты на коленях перед ним стоял?
- Экой, братец, ты какой бестолковый: так, ведь, я ему не в обиду сделал, а, значит, в почтение, - он этим не осердится, небось, а так-то скорей что в грубость поставит.»
Не знавшие крепостничества поморы на колени перед Максимовым не бросались, но постоянно приходили к нему с просьбами улучшить местную жизнь, например, вытянуть из центра денег на новую церковь. Чтобы остро показать свою нужду, прибеднялись, говорили, что соседи их гораздо богаче живут, и в следующем селе путешественник слышал то же самое. Даже самоеды (ненцы) просили сократить их ясак (который тогда уже отдавали деньгами, а не пушниной), а поморы их разоблачали, что и так мало платят.
Жалобы на жизнь повсеместно слышат и современные полевики, в том числе и от зажиточных домохозяйств. Много интересных параллелей с современными экспедициями можно найти в путевых заметках Максимова. Интересно было бы сравнить и содержание, то есть жизненные уклады поморов с разницей в почти 170 лет; попытаться выяснить, почему некоторые привычки и практики остались, в то время как другие отошли.