Никита Покровский: «Российскую деревню помогут возродить горожане»

интервью Н.Е. Покровского для АИФ о возрождении деревни, возможностях современных телекоммуникаций, новых "дачниках" и "клеточной глобализации".

Социолог Никита Покровский изучает русскую деревню самым непосредственным образом, т. к. немалую часть календарного года живёт в ней, общаясь с крестьянами напрямую. Старенькую избу, построенную в начале ХХ века в деревне Медведево Костромской области, Покровский купил в середине 90-х. Позже сюда стали наведываться его городские знакомые, все сплошь из научных кругов - экономисты, географы, социологи, психологи. Так возникло сельско-городское поселение, своего родадеревенское «Сколково». Теперь это целый научный проект, названный Угорским: в деревнях проходят экспедиции и международные конференции, на них обсуждают, как спасти российский Север от вымирания.

Сбросить темп
«АиФ»: - Люди из глубинки стремятся в Москву, а вы, городской житель, вот уже почти 20 лет столько времени проводите на селе. Почему?
                                                             
Н.П.: - Не хотел жить в большом городе. Город давит, он перестаёт быть «проживабельным», он полностью отрезан от природы. Каждый день в вас накапливается эта усталость. На улице, в метро вы встречаетесь глазами с людьми. Что в них? Полная отстранённость, отсутствие контакта и желания прийти на помощь, если она понадобится. Пробки, уличная преступность, плохая экология, низкое качество продуктов, подорванное психологическое самочувствие… Вы можете жить в пентхаусе и ездить на бронированном авто, но каким воздухом вы при этом дышите? Какой «пейзаж» видите из окна машины?
«АиФ»: - Удручающая картина. Но разве так во всех мегаполисах?
Н.П.: - Нет, конечно. В Ванкувере, например, в центре города вековые секвойи растут, разбиты парки, уходящие клиньями в горные массивы.
«АиФ»: - Люди по всему миру сейчас покидают города, перебираясь к природе. Это способ протеста, стремление к независимости?
Н.П.: - Главное - это позиция, связанная с желанием замедлить бешеный темп жизни. Кто-то бросает всё и едет заниматься сельским хозяйством в деревне. Кто-то сдаёт хрущёвку в Москве и на эти деньги живёт в Индии. А есть люди, которые покидают город физически, но остаются в своей профессиональной среде виртуально, через Интернет. Работают удалённо, воссоздав на селе привычные бытовые условия. Например, в нашем Медведеве, в 600 км от Москвы, проводятся телеконференции со всем миром, отсюда вполне можно преподавать в Высшей школе экономики - пока ещё, правда, эпизодически.
«АиФ»: - Я надеялся услышать что-то про поиски высшего смысла…
Н.П.: - А разве его нет в том, чтобы наладить для себя и своих близких качественную жизнь? Ну хорошо, я готов прожить остаток своих дней в мегаполисе. А дети? Вот у меня дочь, ей 2 года (показывает фото). Я смотрю на неё и понимаю: определённо не хочу, чтобы она жила в городе - таком, каким мы его имеем. Впрочем, подрастёт - сама решит.
И потом, приезжая в деревню, горожанин становится более склонен к совершению хороших поступков. Взять ­охрану природы. Мы, например, сопротивлялись строительству целлюлозно-бумажного комбината. Это была целая эпопея, сродни защите Химкинского леса. В итоге стройка не состоялась. Чем не высший смысл? Человек избавляется от деструктивных помыслов, начинает мыслить конструктивно и решать практические вопросы: как устроить быт в доме, в селе, как построить экономику и сохранить сельское хозяйство, которое в новых условиях на том же Севере сохранить по старым, традиционным схемам невозможно. Оно в масштабах страны неконкуренто­способно: производство дорого, себестоимость продукции высокая, активного населения - мизер. Это же не плодородный юг, климат другой. Северной деревне необходимы новые модели хозяйственной деятельности. На федеральном уровне это мало кого волнует, но если там появляются новые по­требители - «дачники», городские поселенцы - сельское хозяйство сохраняется «снизу» (а большое начальство осознает это потом). Поля не зарастают, инфраструктура не рушится, электричество есть. А иначе - демографическое вымирание на фоне усугубления социальных проблем. Другого пути у них нет, это не вопрос выбора, а вопрос жизни и смерти.
Музеи на дому
«АиФ»: - Получается, горожане помогают возрождению деревни?

Н.П.: - Это скорее синтез двух культур, их слияние. У нас с местными жителями налажен прекрасный контакт. У них появилась возможность заработать, они участвуют во всех наших собраниях и конференциях. Выяснилось, что среди них есть хорошие организаторы, свой креативный класс. Без шуток! Например, люди берутся за плотницкие работы, делают их отлично и с фантазией. Ещё в Интернете что-то нужное умудряются посмотреть, отслеживают всю информацию, которая может пригодиться в костромской глубинке, владеют последними технологиями. Подключаясь к творческому процессу, «резонируют» не хуже профессоров. Это помогает решать и проблему пьянства. Многие же пьют от скуки, изоляции от большого мира. А тут начинают меняться, чувствовать себя востребованными. Наши совместные проекты множатся.
«АиФ»: - Может, и «смешанные» браки случаются?
Н.П.: - Да, женщина-биолог из МГУ вышла замуж за местного. Уже дети растут. Есть и другие сельско-городские семьи. Когда я только начинал вести исследования в Медведеве, там оставалось 3-4 жителя. Деревня была абсолютно заброшенной. А сейчас встала на ноги. Высшая школа экономики там свою заново отстроенную базу открыла. Для сельских детей работает компьютерный кружок, у крестьян есть компьютеры, Интернет. В соседних деревнях тоже появились свои научные сообщества. В Шилове, Дмитриеве теперь в основном базируются московские биологи, в Поломе - искусствоведы, журналисты. Разделение - как по ремесленным цехам в Средневековье. Но все держатся вместе.
«АиФ»: - Считается, что именно в глубинке сохранена русская духовность, которой мы так гордимся. Есть она там сейчас?
Н.П.: - Думаю, что, увы, нет. Во всяком случае, я не нашёл, хотя искал её как социолог. Имею в виду использование морали в качестве аргумента, рассуждения типа «У нас раньше так не по­ступали», «Это некрасиво, это не по-людски». Такого ни разу не слышал. Есть воцерковлённые люди, но и для них апелляция к божественным заповедям не является каким-то практическим аргументом. Духовность, которую воспевали писатели-деревенщики (Астафьев, Белов, Распутин и др.), похоже, ушла безвозвратно. Возвышенного в современных деревнях, на мой взгляд, не более, чем в городе.
 
«АиФ»: - Ну вот, а тут ещё приезжие, с их культурой глобализации и психологией потребления.
 
Н.П.: - Я использую понятие «клеточная глобализация». Это то, что происходит в нашей повсе­дневности, влияет на отношения между людьми и через что мы включаемся в мировые процессы, как клетка в организм. Появление в селе новых людей - индикатор «клеточной глобализации». Но они же прибывают с благими целями! Наоборот, помогают многое сохранить. Например, культуру деревенского быта - это огромный пласт. Местные жители не ценят её. А городские, покупая жильё, стараются оставить всю «старину» - самовары, посуду, прялки, ткацкие станки. И не для умильной экзотики, а для дела. Организуют в своих домах самые настоящие музеи, открытые для всех желающих.
 
Бережно сохраняют фотографии, документы, почётные грамоты, граммофонные пластинки, переписку. Переписку абсолютно незнакомых им людей! Бумага в клеточку, фиолетовые чернила... А сколько смысла, притом исторического! Например, переписка старушки-матери с её детьми, уехавшими в город. Грамоты за ударный труд, потрёпанные колхозные книжки, записи семейных расходов. На этом диссертацию можно писать!
 
«АиФ»: - Сколько процентов горожан хотят уехать в деревню?
 
Н.П.: - В США на это готовы решиться 19% трудоспособного населения, в Великобритании - 25%. В Европе в целом уже 12 млн «отъехавших» из городов. У нас же всё покрыто статистическим туманом. Однако, по экспертной оценке, среди перспективных категорий горожан сдвинуться в сторону сельской местности готовы 5-6%.